«Ной»: Рецензия Киноафиши
Знакомство с прародителями
Если уж «Источник» Даррена Аронофски отечественные прокатчики перевели как «Фонтан» (хорошо еще, что не «Праздник Нептуна» и не «Окно в Париж»), то название Noah могли бы передать по той же схеме – как «Не фонтан», или даже вообще калькой с древнееврейского: «Но ах!». И были бы правы. Ибо слишком бурное воображение не всегда хороший советчик по ходу творческого процесса; и хотя мы, конечно, не знаем, что доподлинно творилось внутри ковчега, пока за его окошком лил очистительный вселенский дождик, – все-таки праотец Ной, бегающий по ковчегу с большим ножом в рассуждении кого бы зарезать, выглядит чересчур уж сомнительно. И когда Расселл Кроу, убедительно доросший до роли библейского патриарха, заносит острый предмет над своими новорожденными внучками, славно выглядывающими из материнских объятий экс-Гермионы, – становится очевидным, что Аронофски слегка перепутал Ноя с Авраамом. Притом что ни в Книге Бытия, ни даже в сценарии фильма Бог вовсе не приказывал Ною кого бы то ни было убивать…
Вообще говоря, понятно, откуда растут ноги – или, в нашем случае, плоды познания добра и зла – у подобной трактовки. Даррен Аронофски – великий визионер, что вышеупомянутым «Источником» в свое время и было захватывающе продемонстрировано. Разумеется, делать элементарные иллюстрации хрестоматийных, в частности ветхозаветных, сюжетов (в духе, например, «Библия: В начале…» Джона Хьюстона) ему просто по-человечески неинтересно, да и смысла в такого рода иллюстрациях, по большому счету, немного. Однако штука в том, что Аронофски, и это видно все по тому же «Источнику», весьма слабый сценарист, вдобавок довольно смутно представляющий себе особенности сознания более ранних эпох. И хотя на сей раз ему удалось создать последовательную и внятную драматургию (в «Источнике» диалоги в основном исчерпывались набором простейших благих пожеланий), это драматургия решительно новоевропейская, не имеющая почти никакого отношения к библейскому способу связывать слова и вещи. Логично разве что изображение допотопного человечества, одержимого бурными ресурсодобытческими и пищеваренческими настроениями, – в стиле романов Кормака Маккарти (временами «Ной» визуально и фабульно очень близок постапокалиптической «Дороге», экранизированной Джоном Хиллкоутом), только значительно менее жесткое и с большим количеством ненужных спецэффектов. Однако идея о том, что Ной пошел гораздо дальше Вседержителя и замыслил пресечь (вначале пассивным, а затем и вполне активным путем) человечество во избежание новых экологических и гуманитарных катастроф на планете, – всеобъемлюще абсурдна, учитывая, что никакого «экологического сознания» в праотеческие времена не было, а ребенок, связующая нить рода, почитался высшим благословением. И вся драматургия, нанизывающаяся на упомянутый осевой сюжет: сны заглавного героя, структурно близкие апокалиптическому видению Сары Коннор во втором «Терминаторе»; мескалиновое чаепитие у Мафусаила; двойня, рожденная женой Сима на ковчеге; нескончаемая психологическая игра на грядущем убиении/спасении этой нежданной двойни; гибель невесты Хама по вине Ноя, осознанно не пришедшего на помощь; Тувалкаин, проникший на ковчег, дабы, как выражались у Достоевского, «заявить своеволие»; поединок Тувалкаина с Ноем и проч., – современная романическая отсебятина, делающая библейских персонажей, натурально, героями Камю. Единственное, что Аронофски почерпнул здесь из реального Пятикнижия, – гордыня потомков Каина, противопоставивших свою, как будто бы суверенную, волю сокрывшемуся Богу, но и тут режиссер Noah не удержался от эффектных боевых сцен и буйства компьютерной графики. Не говоря уж о заимствованных из Книги Еноха, однако гуманистически переосмысленных падших ангелах (стражах): довольно странно видеть, как существа, похожие на фею Динь-Динь, превращаются в нечто среднее между трансформерами и толкиновскими каменными троллями, дабы в итоге взмыть столпами света, подозрительно напоминающими аналогичные всплески в «Жизненной силе» – давнишнем уже фильме Тоуба Хупера про космических вампиров. Визуальная скороговорка о сотворении мира (с корректно выстроенным, но, что неожиданно, слишком уж иллюстративным эпизодом грехопадения) удалась Даррену Аронофски гораздо больше, хотя она вряд ли сравнима с аналогичным, только гениальным рассказом Терренса Малика в «Древе жизни». Еще больше удалась Аронофски постоянно воспроизводимая силуэтная сцена первого братоубийства. Вероятно, на смерти Авеля как раз и стоило бы остановиться поподробнее, а бурные апокрифические излишества приберечь до лучших времен. До Судного дня, например.
Сергей Терновский
